Тонкое деревце в научном лесу

Почти во всех странах мира наука финансируется на конкурентной основе - посредством конкурсов и грантов. Украина является исключением

Из пятисот с лишним членов Национальной академии наук Украины (НАНУ) лишь несколько человек можно отнести к числу ученых мирового уровня. Среди них - член-корреспондент Российской академии наук, академик Европейской академии наук нейрофизиолог Олег Крышталь, занимающий второе место в сообществе украинских ученых по индексу цитирования своих работ. Он сделал несколько открытий, в частности, обнаружил два из трех известных современной науке рецепторов боли. Отклонив множество предложений уехать работать за рубеж, Крышталь трудится в киевском Институте физиологии им. Богомольца, занимаясь сейчас исследованием, которое должно пролить свет на особенности смерти нервных клеток и помочь медицине в борьбе с болезнью Альцгеймера. Кроме того, он активный участник реформирования НАНУ. Недавно академик возглавил Украинский научный клуб - общественную организацию, цель которой - способствовать реорганизации науки, чтобы уровень фундаментальных исследований в Украине поднялся до мирового. О том, как добиться этого, Олег Крышталь рассказал в беседе с корреспондентом "Эксперта".

Обломок имперской науки

- Многие ученые утверждают, что Национальная академия наук нуждается в глубокой реструктуризации и реформировании. Однако руководители академии отвергают даже попытки обсудить эту тему. Почему?

- У этого вопроса есть предыстория, которая позволяет понять, на каком уровне сейчас находится украинская наука. Советская наука была организована в соответствии с глобальными целями империи - как структура, которая обеспечивала бы развитие всех фундаментальных наук. Решая эту задачу в условиях железного занавеса, ученые в то время могли полагаться лишь на собственные силы. В результате образовалась огромная научная организация - в середине 60−х годов каждый третий ученый мира был гражданином СССР. Лауреат Нобелевской премии по физике, член президиума Академии наук СССР Петр Капица опубликовал тогда статью, в которой на основании собственных подсчетов кумулятивного количества публикаций советских и американских ученых утверждал, что в СССР одна треть ученых мира делает одну четверть мировой науки, а другая четверть ученых мира в США, наоборот, реализует примерно одну треть научных исследований.

С тех пор ситуация неуклонно ухудшалась. К закату эры социализма по-настоящему финансировались только те области науки, которые представлялись критически важными для обороны. Новые институты и научные проекты можно было основать, только убедив власти предержащих, что они помогут справиться с внешней угрозой. Так был запущен амбициозный проект строительства Института биоорганической химии им. Михаила Шемякина и Юрия Овчинникова в Москве. Юрий Овчинников, будучи кандидатом в члены ЦК КПСС и вице-президентом АН СССР, объяснил членам Политбюро, что мир переходит в новую эру - господства биологии, и справиться с угрозой возникновения суперсовременного биологического оружия помогут лишь активные исследования в этой области. Политбюро дало добро, и новый институт начали строить как метафорический вызов Пентагону - с высоты космического полета контуры здания должны были соответствовать форме молекулы белка.

Украине достался в наследство обломок этой имперской науки с огромным перекосом в сторону физики. У нас громадное количество физиков, и некоторые из них действительно сильные ученые, но большинство - средние или очень слабые. И обломок этот представлен прежде всего Национальной академией наук. Я даже не буду говорить о ведомственных академиях: правовых, педагогических, медицинских наук. Они не занимаются фундаментальной наукой. Их социальная роль сводится к тому, чтобы в лучшем случае понять, что делают в мире, и попытаться воплотить это в Украине. Поэтому такие структуры даже смешно называть академиями.

От советской биологии нам достался мизерный рудимент - несколько институтов, которые в те времена еще имели лицо в мировой науке. Среди них был и Институт физиологии, о его работах писали журналы Nature и Science. Инструкторы с завода "Южмаш" приезжали в институт на консультации, когда создавали оболочку для космических кораблей, которая не должна была иметь микротечей при бомбардировке метеоритами. За образец они взяли наши модели микроэлектродов. Мы прекрасно понимали друг друга, ведь и они, и мы добивались чего-то впервые в мире.

Наука только тогда наука, когда она производит действительно новый продукт. Сегодня этому определению соответствует незначительная часть украинской науки, поскольку ее развитие на протяжении десятилетий никак не ориентировалось на международную конкуренцию. Америка теперь делает не треть, а больше половины мировой науки, а на территории бывшего СССР нынче не проводится и одной сотой значимых в мире фундаментальных исследований. К чести президента Академии наук Бориса Патона нужно сказать, что по нынешний день эту структуру удалось организационно сохранить. Именно авторитет Патона помешал приватизации академических площадей в крупных масштабах. Но этот консерватизм имеет и обратную сторону. Зададим риторический вопрос: нужна ли Украине в тех границах, в которых она сейчас существует, такая громада?

Отмирающие щупальца

- Нужна ли вообще Украине фундаментальная наука?

- Ей необходима критическая масса фундаментальной науки. Без нее страна не может претендовать на то, чтобы иметь сколь-нибудь привлекательное будущее. Фундаментальная наука - это, скажем так, щупальца человечества, протянутые в незнаемое. Человечество не может не доискиваться до сути природных явлений, даже если оно хочет просто выжить. Если мы предоставим поиск другим, наше будущее не превзойдет уровень развития африканских или латиноамериканских стран. Государству необходим научный организм, который автоматически отслеживает основные линии развития мировых исследований и путем конкуренции в мировой науке движется вперед. Одно из деревьев в научном лесу обязательно должно быть украинским.

Другое дело, что сейчас у нас нет стратегического понимания, куда движется мировая наука. А львиная доля вложений в научные исследования в развитых странах направляется именно на биологические науки. Поэтому и Украине нужна современная наука о живом организме, которая включает в себя молекулярную биологию со всеми ее аспектами: генной инженерией, протеомикой и другими. Науку о живом необходимо развивать вкупе с физиологией. Вокруг этих двух китов должна сформироваться остальная биология - от экологии до энтомологии.

- Кроме науки о живом, какие еще направления украинской фундаментальной науки будут конкурентными в мире?

- Это нам еще предстоит выяснить. Из госбюджета выделяются мизерные средства на науку, но даже их распределение происходит совершенно волюнтаристски. И академия наук как "совокупность ученых, каждый из которых внес выдающийся вклад в науку" (такое определение записано в уставе НАНУ), не играет в этом никакой роли. А ведь в мире именно совокупность ученых коллегиально принимает решения о распределении имеющихся средств. Этого в украинской академии никогда не было и нет. Ею управляют авторитарно, все решения принимаются за закрытыми дверями. За последние два десятилетия не сделали ни одного значительного шага по реструктуризации науки, по приближению ее к потребностям современного общества. Почти во всех странах мира наука финансируется на конкурентной основе - посредством конкурсов и грантов. Украина и Белоруссия являются исключением.

В начале 90−х годов я и академик Юрий Глеба (ученый-исследователь в области клеточной биологии, генетики и физиологии растений. - "Эксперт") стали первыми среди украинцев членами Европейской академии наук. Тогда же мы подали идею руководству этой структуры выступить спонсором инвентаризации украинской науки. Она заключалась в том, чтобы провести аудит деятельности НАНУ, по его результатам сформировать отчет и изложить его суть украинскому правительству, чтобы помочь ему сформировать свою научную политику. Мы привезли в Украину весь президиум Европейской академии, организовали прием у президента Леонида Кучмы. На том наша идея умерла, а на нас с Глебой еще долго коллеги пальцем показывали.

Возвращение диаспоры

- Национальная академия наук Украины ежегодно получает из госбюджета около двух миллиардов гривен. Инициативная группа "Ученые в Европе" подсчитала, что на создание одного высококлассного научного института необходимо около миллиона евро в год. То есть на эти средства мы могли бы, грубо говоря, создать с нуля триста научных институтов с мировым именем?

- Это механистический подход. Начинать необходимо не с институтов, не с коробок и не с ремонта, а с людей. Возьмем, к примеру, Институт физиологии: сейчас в моей лаборатории не хватает места для исследователей, поскольку треть территории института сдается в аренду. Конечно, академия должна резко сократиться, но естественным, эволюционным путем. Мы не можем полностью упразднить академию наук, как это делают некоторые постсоветские государства. Вот в Казахстане ее за один день превратили в научный клуб. Идея власти заключалась в резком и быстром реформировании науки, для чего решили вернуть в страну казахскую научную диаспору и открыть для нее новые институты. Когда провели инвентаризацию академии наук, оказалось, что таких ученых очень мало, и идея заглохла.

В Украине ситуация другая: у нас есть могучая научная диаспора. Поэтому один из основных факторов возрождения отечественной науки - организация возвращения ученых из диаспоры. Ведь многие из них вернулись бы, и для этого не нужны огромные деньги. Зарплата тридцати-тридцатипятилетнего постдока (того, кто выиграл стипендию для молодых научных сотрудников, получивших степень PhD, т. е. недавно защитил кандидатскую степень или собирается это сделать. - "Эксперт") в Америке сейчас составляет сорок тысяч долларов в год. Зарплата украинского академика равняется двадцати пяти-тридцати тысячам долларов в год. Но если учитывать разницу в стоимости жизни, хороших постдоков можно сманить на зарплату до двадцати тысяч долларов в год.

Мы должны перейти на грантовую систему, и через нее распределять на науку все средства, кроме базовых. Они в первое время понадобятся для сохранения инфраструктуры и базовых ставок работникам НАНУ, чтобы не создавать социального взрыва. Реформирование необходимо проводить мягко и плавно. Но то, что жизнеспособно, должно получить финансовые соки для развития. Чтобы это произошло, нужна воля к сотрудничеству со своей диаспорой, чего пока у нас нет вообще. Свежий пример: на последних выборах академиков в нашем отделении я выдвинул кандидатуру нейрофизиолога Алексея Верхратского, который сейчас является главой отделения физиологии и медицины Европейской академии наук, преподает и проводит научные исследования в Манчестерском университете. Тем не менее его кандидатура оказалась в самом конце рейтингового ряда, составленного экспертной комиссией. Аргументировали это тем, что Верхратский работает за рубежом. Но ведь он - гражданин Украины и своими исследованиями в Европе защищает интересы нашей страны.

Да и мне самому часто выгоднее проводить совместное исследование с учеными какого-нибудь американского университета, поскольку он потом будет достойным образом защищать мои интеллектуальные права. В Украине такого отношения к моим правам я не нахожу.

- Тем не менее вы считаете, что эти громадные территории академии, которые зимой не за что отапливать, все же трогать не нужно?

- Академия наук как консервативное начало должна быть лишена привилегии распределять основные средства. Точка. Больше ничего не нужно. Все остальное решится автоматически, когда во главу угла будет поставлена настоящая научная ценность, подкрепленная финансово. И тогда ученый, который получит большой грант благодаря сделанному открытию, заменит часть окон в здании нашего института металлопластиковыми.

Схема может быть предельно простой - многие украинские ученые сейчас участвуют в международных конкурсах и получают гранты. Каждый из них уже прошел конкурсный отбор, получил оценку международных экспертов. У нас таким людям стараются деньги из бюджета не давать. Но именно их обязано заботливо опекать украинское государство. Оно должно на каждый доллар, который ученые получили в мировой научной борьбе, выделять еще сто долларов из бюджета. Вот это будут эффективные расходы, действительно направленные на развитие государства.

Науку необходимо перевести на рельсы "экологического" финансирования, то есть финансирования лучших. Мировое научное сообщество давно развивается по законам, которые метафорически можно уподобить законам экологии в лесу. Пока Украина теряет время, и эти потери могут оказаться безвозвратными. Рано или поздно мы придем к тому, о чем сейчас говорим. Но чем позже, тем с более низкого уровня нам придется подниматься, ведь отставание усугубляется. Давайте посмотрим правде в глаза: нынче в Украине человек может запросто стать академиком, не создав нового знания ни на копейку. На последних выборах академиков в нашем отделении сложилась забавная ситуация. Я выступил на выборах и открыто сказал Борису Патону, что рейтинг цитирования находится в обратно пропорциональной связи к рейтингу кандидатов в академики, составленному экспертной комиссией. Патон спросил у членов отделения: "Будем снова созывать экспертную комиссию?" Все ответили отрицательно.

Охота за знанием

- Тогда как вам, со столь высоким индексом цитирования и оцененными всем миром открытиями, удалось стать членом украинской академии наук?

- Я принадлежу к школе академика Платона Костюка, сыгравшей значительную роль в развитии физиологии. Даже в советское время Костюку удавалось работать в тесном контакте с мировой наукой. Благодаря этому я стал активным участником нескольких крупных научных открытий, которые просто нельзя было игнорировать. Кроме того, еще в 1987 году меня избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. А таких людей на всю Украину было в лучшие времена не более пяти человек. Теперь я по наследству являюсь членом-корреспондентом Российской академии наук. Тем не менее в НАНУ меня избрали академиком с третьей попытки, когда ситуация уже стала неловкой, и я заявил, что больше баллотироваться никогда не буду. Самое смешное, что в третий раз решение приняли единогласно, хотя со времени первых двух голосований ничего не изменилось: все открытия я сделал раньше.

- Многие ваши ученики работают сегодня за рубежом, а вы остаетесь в Украине. Вам здесь комфортно заниматься наукой?

- В 80−е годы мне предлагали не только сотрудничать, но даже возглавить крупные институты на Западе. Но тогда пришлось бы стать невозвращенцем и разлучиться с семьей. Когда наступили 90−е и вместе с ними возможность свободно уехать, я сказал себе: "Что ж, я не удрал, когда было туго, а теперь ведь появилась надежда на то, что будет лучше"...

Сейчас мне шестьдесят три года, и уезжать уже незачем. Я продолжаю делать науку в Украине, получая финансирование исключительно из-за рубежа. Нынче провожу совместную работу с английскими учеными, которая может завершиться открытием. В этом вся прелесть фундаментальной науки. Мне посчастливилось быть причастным к нескольким открытиям, и каждое произошло совершенно неожиданно. Ни одно из них не могло быть запланировано. Я надеюсь, что сейчас произойдет очередное открытие, имеющее прямое отношение к смерти нервных клеток. Наука - это особый род деятельности, в котором должны быть сконцентрированы особые люди. Это - охотники. Им не нужны миллиарды. Им нужна возможность заниматься тем, чем они увлечены.