Перестройка USA 2

Победа Барака Обамы дает шанс не только Америке, но и всему миру. Шанс на относительно безболезненный выход из нынешнего кризиса, шанс на то, что структурный упадок американской сверхдержавы обойдется без мировой катастрофы

Фото: AP

Пять лет назад, когда на горизонте впервые возник молодой чикагский политик с вызывающе неамериканским именем Барак Хусейн Обама, лишь интуиция могла подсказать, что в момент кризиса его появление может стать именно тем фактором, который теоретики хаотических систем называют "странным аттрактором". Проще говоря, точкой, вокруг которой может стремительно сформироваться критическая масса, направляющая хаотичный поток кризисных явлений в совершенно другое русло, эдакий переключатель стрелок истории.

Уже осенью 2004 года еще малоизвестный Обама выглядел как потенциальный кандидат в президенты (см. "За флажки" [1] в "Эксперте" 40 за 2004 год). Московские друзья тогда отмахивались от подобных интуиций: "Да ладно, негр какой-то". В том-то и дело, что не какой-то и не негр.

Американец каких мало

По материнской линии Обама куда более американец, чем многие. У корней его генеалогического древа находится Габриель Дюваль, друживший с Томасом Джефферсоном, в 1810-1830 годах избиравшийся в Конгресс и, кстати, владевший 37 рабами. Прапрадед держал скобяную лавку на Диком Западе. А дедушка Стэнли, у которого воспитывался юный Барак, после службы на флоте во время Второй мировой войны остался на Гавайях и сделался страховым агентом. Белый средний класс, типичнее некуда.

Победа Обамы вызвала в США волну неподдельного ликования

Фото: AP

Необычной оказалась мама. Она относилась к той категории пылких романтичных студенток, которую в наших советских общежитиях иронично прозвали "чилийские невесты". Их браки с экзотичными сокурсниками из стран Азии и Африки редко бывали удачными. Слишком велик оказывался разрыв в социальных ожиданиях партнеров. Одних тянуло на романтику, другие, напротив, делали карьеру или просто боролись за выживание в своих недавно освободившихся государствах. Мама, еще будучи первокурсницей Университета Гавайев, забеременела от обаятельного и очень авторитетно выглядевшего студента из Кении. Учебу восемнадцатилетней маме пришлось оставить, а отец поехал учиться дальше в Гарвард. Вскоре последовал развод.

Барак видел папу всего однажды, в возрасте десяти лет. Отец со своим гарвардским дипломом и способностями рассчитывал стать как минимум министром в независимой Кении, но пал жертвой трайбализма - власть захватили выходцы из народности кикуйю, которые не собирались делиться с луо. Обама-старший сменил еще несколько жен, запил - и в возрасте сорока шести лет погиб в автокатастрофе. Об этом Обама-младший узнает, разыскав африканскую родню, уже сам будучи студентом Гарвардской школы права.

Неуемная мама вторично вышла замуж за студента-иностранца , на сей раз из Индонезии. От этого брака появилась дочка с милыми европейско-азиатскими чертами по имени Майя Суторо-Нг. В 1967 году шестилетнего Барри (как на американский лад перекрестили Барака) привезли в Индонезию, где незадолго до того случился военный переворот с чудовищной резней, в ходе которой было забито и изрублено мачете до миллиона человек, заподозренных в коммунизме.

Даже если мальчонка мог лишь догадываться, отчего всегда так настороженно держался его приемный отец, все равно ему приходилось жить в доме без электричества на окраине Джакарты. Зато новый папа подарил ему живого крокодильчика. А мама годами все писала свою антропологическую диссертацию о традиционном кузнечном ремесле острова Ява. Она защитилась лишь незадолго до своей смерти - ее сразил рак, который вовремя не распознал индонезийский доктор.

Можно лишь догадываться, какими слоями психологической изоляции покрыта душа Барака Обамы, что кроется за его уже ставшим знаменитым самообладанием. Полукровка, практически незаконнорожденный и сирота, проведший детство в третьем мире или брошенным на дедушку с бабушкой, скитавшийся автостопом по Пакистану и Африке, повидавший и рано осознавший то, что большинство американцев не видело даже в телевизоре. Такое должно было сломать - либо закалить характер.

Барак Обама сделал себя сам во всех смыслах. В колледже он решил стать американским негром, хотя к тому не было никаких оснований, кроме пигментации кожи, унаследованной от отца. Негры США - это потомки рабов, которых на поколения исключили из нормального общества со всеми его политическими и экономическими преимуществами. Обама же по сути выходец из белого среднего класса, хотя и с необычной биографией. Уход к неграм тем не менее давал молодому парню душевный приют и чувство принадлежности к большому общему делу отстаивания своих коллективных прав. Многие негры воспринимали Обаму с подозрением, когда он появился в Чикаго и начал политическую работу на самом низовом уровне. Конечно, он был не свой.

Выдвижение воинствующей домохозяйки Сары Пейлин в вице-президенты - при пожилом и довольно больном Маккейне - вызывало повсеместный ропот. Оказалось, могут всплыть фигуры еще опаснее Джорджа Буша

Фото: AP

Однако впоследствии именно непонятность его идентичности стала ключевым политическим преимуществом - Обама одновременно принадлежит к белым, черным и отчасти к желтым, азиатам. При этом он ничей - и подчеркнуто нерасовый политик, органически способный к многосторонней культурной интеграции.

Разговоры о том, что лидером США когда-то может стать небелый, шли давно. Но противоречие, казалось, было в том, что для этого он должен быть и нечерным. В Обаме структурная вероятность нашла свое воплощение.

Сфинкс

Обама сам сделал себя частью американской элиты, пробившись в Колумбийский университет и позднее в Гарвард, где возглавил сверхпрестижное "Юридическое обозрение". Тогда же он написал, несомненно сам, автобиографическую книгу "Грезы о моем отце" (впервые издана в 1995 году).

Безусловно, автобиография есть жанр прямой саморепрезентации. Но оставим цинизм, свойственный нынешней России. Лучше вспомним великого социолога Эрвинга Гоффмана, исследовавшего, как в любых микроситуациях абсолютно все нормальные люди конструируют репрезентацию себя. Куда важнее, что и кому показывает Обама в истории своих поисков отца и обретения самого себя. Литературно виртуозный текст явно предназначен образованным элитам. Основная тональность - отнюдь не расовая боевитость, ожидаемая от негритянского активиста, а скорее меланхоличная задумчивость умного молодого человека, ищущего свое место в очень сложном и не самом справедливом мире. Для политического манифеста стиль и композиция весьма необычные.

Настроение этой книги созвучно трехстишию другого великого социолога, Норберта Элиаса, написанному под впечатлением поездки в Марокко (позволю привести в собственном переводе):

До чего они все странные...
До чего сам я странный...
До чего же все мы странные.

Обама спокойно, без эпатажа, использует сдержанную откровенность для создания узнаваемости ситуаций и завоевания внимания читателя.

Да, как все, в колледже пробовал марихуану. Но кому это помогло найти основу в жизни? С восхищением слушал радикалов на кампусе. Разочаровался. Эмоции сильные, но каков их политический эффект? Искал отца, который оказался не тем героем, который грезился одинокому мальчишке. И все-таки талант и характер отца - часть самого Обамы. Жизнь отца вместила в себя надежды и жестокие разочарования модернизации третьего мира.

Обама признается, что начало его политической деятельности в Чикаго принесло немало горького опыта из-за его собственной наивности. Через конкретные повествовательные примеры он показывает, в чем состояли ошибки и как он над ними работал. Если же вдуматься, самокритика служит здесь не показной скромности, а приемом, который ненавязчиво побуждает усомниться в типичном для леволиберальной интеллигенции народническом подвижничестве, которое оборачивается самолюбованием или цинизмом зрелого возраста.

У Обамы возможностей для маневра будет гораздо больше, чем в свое время у Билла Клинтона

Фото: AP

Лишь постепенно Обама подводит читателя к более оптимистичному финалу. И все-таки , убеждает он, мир можно и необходимо изменять к лучшему. Сектантский радикализм и фразерство попросту неэффективны, что вовсе не значит, будто ничего нельзя поделать. Надо научиться понимать других, пускай они и такие странные. Надо создавать основы для коалиционного действия внутри стран и между богатым Севером и бедным Югом.

В Америке заложена не только склонная к самоуверенности сила, но также динамизм и способность регулярно переделывать себя. В итоге главный посыл книги - прагматичная трезвость, способность к созданию союзов могут и должны сочетаться с активной реформистской политикой.

Самое удивительное, что при всей видимой откровенности Обама совершенно не выдает своих конкретных политических предпочтений и планов. Вроде бы узнаем о нем все, и тем не менее он остается сфинксом, существом неоднозначным, мудрым и загадочным. Впрочем, таким и должен быть кандидат, идущий на высший пост с изначально маргинальных позиций.

Поэтому поставим вопрос иначе. При всех политических и словесных талантах, что на самом деле может изменить президент Обама? Для этого придется оставить прочтение текстов и обратиться к структурному макроанализу.

Беспрецедентный рост

Америка в кризисе. Это стало общим местом и нередко поводом для злорадства. Но задумайтесь над двумя вещами. До чего американский кризис напоминает кризис СССР и чем чреваты катастрофы сверхдержав.

Давным-давно замечено, сколько у Америки и России общего, начиная с их континентальных размеров, геополитического и цивилизационного положения на внешних флангах Европы. Еще в 1830−е годы проницательнейший Алексис де Токвилль предсказывал, что Европа окажется в тени своих дочерних колоний. Проблема с макроисторическими прогнозами в том, что на их исполнение (следовательно, на проверку фактами) могут уйти десятилетия. При этом конкретные детали касательно скорости, интенсивности и организационно-идеологического оформления трендов могут меняться малопредсказуемо, поскольку за ними действуют собственные динамические процессы - где, заметим, становится значимой и роль личности, оказавшейся на ключевых позициях в социальной структуре. Поэтому любой прогноз имеет вероятностный характер, подобно прогнозам погоды. И все-таки до какой-то степени возможности предсказуемы.

Колеса истории совершили оборот, и после 1945 года США и СССР все же поделили разгромленную Европу. Все страны в 1930−е годы по-разному пережили страшные потрясения. Теперь, после победы, элиты были озабочены недопущением их повторения. Этому служила новая геополитическая архитектура холодной войны, включавшая в себя ООН, НАТО, социалистический блок и Евросоюз, ускоренную деколонизацию третьего мира, но, главное, обоюдное понимание недопустимости ядерной войны.

Во внутренней политике как Запада, так и социалистических стран это означало существенное перераспределение экономических и социальных благ (рост доходов, социальное жилье, здравоохранение, образование) ради предотвращения политического радикализма и депрессий. Успех, как мы знаем, превзошел ожидания самих архитекторов послевоенного мира.

Потрясения и ужасы, казалось, остались далеко позади, в другой эре. Вскоре мировые лидеры и ведомые ими общества настолько поверили в себя, что Москва и Пекин провозгласили курс на построение коммунизма, а Вашингтон и вовсе объявил о модернизации всего мира, подразумевавшей всеобщий переход к американскому образу жизни послевоенного образца. Вспомните пикировку Хрущева и Никсона на выставленной в Сокольниках американской чудо-кухне.

Беспрецедентный в истории экономический и социальный рост длился добрых три десятилетия, где-то с конца войны и до начала 1970−х годов. Колоссальный успех обеих сверхдержав парадоксальным образом породил совершенно новую, активную и как будто очень лояльную оппозицию, которая требовала того же, что обещали лидеры, только еще больше, лучше и всерьез. Это были новые образованные слои специалистов либо студенчество, то есть те же специалисты на ранних стадиях карьеры. От американского истеблишмента требовали выполнения реформистской сверхпрограммы Нового курса и модернизации, от советской номенклатуры - "больше социализма" и "человеческого лица".

Кризис сверхдержав

В Америке кризис разразился раньше и казался намного глубже. Война во Вьетнаме, начинавшаяся во имя защиты либеральной модернизации от коммунистов, привела к неожиданно большим потерям и, главное, к перенапряжению бюджета. Политические элиты раскололись на сторонников маневрирования и жесткого курса. Раскол верхов вызвал поляризацию общества на ярко выраженных левых и правых, активность прессы, ежедневно получавшей политические сенсации, и оппозиционные мобилизации в виде интеллигентских требований реформ и этнических конфликтов расовых меньшинств.

В СССР последовательность была несколько иной - Чехословакия 1968 года, брежневская "подморозка", натолкнувшаяся на Афганистан и Польшу, перестройка, ее неспособность быстро преодолеть экономические неурядицы, утрата контроля над прессой и идеологией, интеллигентские требования и этнические конфликты, развал централизованного управления и распад самого государства.

Америка же, обладавшая куда большим экономическим и организационным запасом прочности, вырулила в рейганомику. Монетаристские реформы начала 1980−х имели примерно тот же эффект, что нефтедоллары 1970−х для брежневского режима. Ценой превращения Америки из мирового кредитора в должника и создания глобальной финансовой пирамиды неоконсерваторы сумели не просто подморозить социальные конфликты, но и обратить бунтарскую оппозицию в свой электорат.

Традиционные левые опирались на промышленный рабочий класс и крестьянство - которые на Западе быстро исчезали именно в результате послевоенных реформ. Дети пролетариев стали новым средним классом, которому теперь было что терять. Особенно если им предлагали, как в Англии при Тэтчер, выгодно приватизировать свое социальное жилье или, как в США начиная с Рейгана, стать биржевыми игроками непосредственно либо через пенсионные фонды. Вплоть до 1970−х годов не более трех процентов американцев владело акциями, а в 1990−е годы - уже 45-47% населения! При этом новые средние слои удалось убедить: в их же интересах понижение налогов и госрегулирования, тем более что основные получатели пособий (негритянские субпролетарии) принадлежали к другому классу и к другой расовой группе.

Отметим на будущее, что там, где налоговая система не строилась на классовой конфронтации, подобно Франции и Скандинавии, и где соцобеспечение охватывало практически все население, включая средний класс, неоконсерватизм так и не прошел. Более того, скандинавы и финны доказали, что экспортный рост и инновационные технологии вполне совместимы с перераспределительным государством. Однако этот контрпример до недавних пор оставался в тени идеологической ортодоксии монетаризма.

Внезапный самораспад СССР и возникший в мировой геополитике момент однополярности поставили американскую элиту перед стратегическим выбором. С одной стороны, Клинтон и наследовавший ему неудачник Гор олицетворяли выбор в пользу более мягкой стабилизации рейгановского правого поворота. С другой стороны, агрессивные неоконсерваторы, восторжествовавшие с победой Буша-младшего , попытались увести правый поворот настолько далеко, насколько позволяли их финансовые и военные ресурсы - которые казались неисчерпаемыми.

Администрация Буша видела свою задачу в том, чтобы воспользоваться уникальным моментом и навязать всему миру, от вдруг забуксовавших Японии и Европы до пока не окрепшего Китая, и тем более всем остальным странам, включая Россию, такую архитектуру глобализации, при которой на десятилетия вперед гарантировалось бы исключительное главенство США как регулятора всех политических, рыночных и идеологических сетей мира. Теперь уже вполне очевидно, чем это кончилось. Но что дальше?

Точка бифуркации

Америка столкнулась с давно отложенным кризисом. Объяснению подлежит не то, почему вдруг рухнула глобальная финансовая пирамида, а скорее то, отчего она продержалась так долго. Об этом, как и о конкретных причинах Великой депрессии 1930−х, немало еще будут спорить эксперты и экономические историки. Нам сегодня важнее другое. Какие варианты действий возникли перед американской элитой?

Примерно до середины прошедшего лета сохранялась перспектива президентства Джона Маккейна. Его курс был предсказуем - маневрирование в пределах, заданных его предшественником Бушем. Основным аргументом в пользу такого выбора служила наметившаяся стабилизация в Ираке, которую неоконсерваторы относят целиком на счет своей военной решительности: "Так держать, так победим!"

Отметались при этом наблюдения независимых журналистов и аналитиков: снижение повстанческой активности в Ираке на самом деле вызвано фактической победой воинственного проиранского крыла шиитов над суннитами, недовольными потерей своих привилегий саддамовских времен. Теперь суннитам (как и курдам) не остается ничего иного, кроме как проситься под американскую опеку. Только означает ли это победу США или Ирана в войне? Подобные сомнения "реалистов" киссинджеровской школы и более умеренного крыла истеблишмента регулярно находили отражение на страницах, скажем, "Нью-Йорк Таймс".

Война в Грузии также сыграла свою роль. Как всегда с войнами, первая эмоциональная реакция была патриотическо-конфронтационной. Маккейн выступил в защиту своего друга Михаила Саакашвили и призвал к изоляции России. Но обратите внимание, как стали все громче раздаваться затем куда более прохладные оценки действий Саакашвили, вплоть до недавних публичных обвинений грузинской армии в военных преступлениях со стороны почтенной Би-би-си.

На этом фоне выдвижение воинствующей домохозяйки Сары Пейлин в вице-президенты - при пожилом и довольно больном Маккейне - вызывает уже ропот среди самих консерваторов и тем более среди европейских политиков. Оказалось, могут всплыть фигуры еще опаснее Джорджа Буша.

Чем это грозит реально? Продолжением военно-имперского курса при очевидном уже перенапряжении основных американских ресурсов - армии (150 тыс. бойцов в Ираке, 30 тыс. в Афганистане, где явно потребуется больше) - и одновременно потерей всякого доверия союзников, которые уже не критикуют, а панически боятся неоконсервативных заскоков Вашингтона. Отсюда внезапная дипломатическая активность французского президента Николя Саркози. Через несколько лет продолжения курса Буша вполне можно прогнозировать поражения на нескольких фронтах (возможно, также в Пакистане и в Иране), откат США в глубокий изоляционизм, демонтаж сети военных баз, финансовую катастрофу, резкую реакцию Европы, Китая, даже приученной к послушанию Японии, которым придется спасаться от обвала гегемонии и избавляться от долларовых активов любой ценой...

Ресурс Обамы

Но - финансовый кризис грянул уже в сентябре. Это конец не только Маккейна, но самой рейганомики. Обама, надо заметить, не только талантлив и завидно хладнокровен, но и везуч. Впрочем, везением надо уметь воспользоваться. В данном случае Обаме оставалось всего-навсего спокойно, среди прочих сенаторов и конгрессменов, одобрить "спасательный пакет" весом 700 миллиардов - и предоставить, по исторической иронии, самой правой из администраций провести фактическую национализацию финансового сектора. Председатель центробанка США Бен Бернанке, дотоле имевший репутацию верного последователя Милтона Фридмана, быстро демонтирует либертарианский подход своего предшественника Алана Гринспена и на глазах превращается в неокейнсианца. Сказывается, видимо, что диссертацию Бернанке некогда написал именно о причинах Великой депрессии.

Сегодня комментаторы, ищущие объяснения феномену Обамы, сравнивают его с творцом Нового курса Франклином Делано Рузвельтом. Аналогия действительно в том, что ФДР и Обама пришли в Белый дом, когда элиты были расколоты и напуганы глубиной кризиса. Это дает значительное пространство для политического маневра. В свое время Билл Клинтон, осознав, что его предвыборное обещание всеобщего здравоохранения невыполнимо, потому что частные финансисты попросту понизят кредитный рейтинг и разорят казну процентами по госдолгу, бросил в отчаянии знаменитое и непереводимое "fucking Wall Street bankers!"

Обама может себе спокойно позволить пойти наперекор, потому что теперь он крупнейший владелец поникшей Уолл-стрит.

Впрочем, хладнокровие, харизма и позиционное долгосрочное видение политической игры Обаме еще очень понадобятся. Президент США может многое, но сегодня далеко не все. Например, он не может победить на Ближнем Востоке. Но он может попытаться искать там компромиссы. Обаме поможет то обстоятельство, что он совсем не Буш и не Маккейн. Барак Обама чернокожий, и среднее имя его, к полному изумлению исламского мира, - Хусейн.

Также не сможет президент Обама повернуть вспять деиндустриализацию экономики США. Рабочие места уже утекли за рубеж, в Китай и прочие новоиндустриализующиеся страны. Но Обаме, как никакому другому президенту, может быть, удастся предотвратить кошмар расового конфликта в США, когда разоряющийся белый средний класс потребует социальных пособий - и столкнется с давно занявшими эту нишу неграми, а также с готовыми на низкие зарплаты миллионами мексиканских и азиатских иммигрантов. У Америки обширный и печальный опыт расовых волнений, притом в стране на руках масса оружия.

До сих пор главной задачей Обамы было получить поддержку не бедного цветного населения и не левых интеллигентов, а более реалистичной части истеблишмента. Поэтому куда труднее борьбы с Маккейном была борьба с Хиллари Клинтон, за которой стояли респектабельность, авторитет и связи мужа плюс почти целиком аппарат Демократической партии.

Барак переиграл Хиллари по очкам, в изматывающей позиционной конкуренции, не допустив при этом ни единого промаха и резкого слова. Это, кстати, говорит нечто важное о политическом стиле нового президента. Поэтому Обама окружал себя знаковыми советниками из вполне умеренных ветеранов. Отсюда и эксперт по внешней политике Джо Байден, и финансист Ларри Саммерс, и даже республиканец генерал Колин Пауэлл. Дает ли это основания предсказать, что именно эти ветераны будут определять политику новой администрации?

Обаме важно было собрать как можно больше пожертвований в частном секторе не только для того, чтобы гарантировать пропагандистскую победу. Это Обама, с его харизмой и толпами энтузиастов-добровольцев , мог бы устроить и с более скромным бюджетом. Очевидно, он стремился создать сеть связей с частными донорами, а те в свою очередь, наблюдая феноменальную популярность претендента, сами спешили влить миллионы в его кампанию. Означает ли это, что Обама продался большому бизнесу, в чем его обвиняют крайне левые? Едва ли. Победа настолько убедительна, а доноры так охотно наперебой вкладывали в Обаму деньги, что никакой определенной зависимости от конкретных секторов и корпораций не прослеживается.

Как с советниками, так и с донорами партии, Обама, скорее, проводил свою генеральную линию на создание широкого политического блока, от левых студентов и меньшинств до умеренных консерваторов, где целое больше суммы фракций. Поэтому же он, не выказывая никакой обиды на кадры Демократической партии, после победы над Хиллари Клинтон стал активно поддерживать избирательные кампании отдельных претендентов на места в Конгрессе. Задачей было обеспечить неоспоримый мандат на реформы плюс лично обязанных сторонников и квалифицированное большинство среди законодателей. Президент США, имеющий такое влияние в Конгрессе, получает исключительную силу.

Добавьте к этому назначение судей, важнейшего компонента американской системы. Джорджу Бушу не удавалось заполнить вакансии (их только сейчас около 10% на разных уровнях) из-за давления крайне правых евангелистов с одной стороны и противодействия демократов в Конгрессе - с другой. Этот ресурс тоже достанется Обаме.

А есть еще и федеральные прокуроры вроде чикагского народного героя Патрика Фитцджеральда, не только упорного, но и на редкость квалифицированного борца с оргпреступностью и коррупцией. Это он довел до обвинительного приговора дела главы мафии Джона Готти, бывшего губернатора Иллинойса Джорджа Райана, советника бушевской администрации Скутера Либби и буквально неделю назад арестовал самого шефа чикагской полиции комиссара Берджа.

Социалистические Штаты Америки?

Об этом говорить как минимум рано. Обама в глубине души, возможно, и социалист, как утверждают правые блогеры, но в первую очередь он прагматичный реалист. Президентская власть в США обставлена множеством ограничений и противовесов. Не менее важно, что авторитет и сила США на мировой арене значительно подорваны.

Тем не менее военные поражения, очевидное стремление большинства населения и даже части истеблишмента к какой-то им самим не ясной перемене курса (который предстоит сформулировать новому лидеру), наконец, грянувший прямо перед выборами кризис в сумме создают очень необычную вилку возможностей.

Деление на обычных консерваторов и обычных либералов устойчиво только в ситуациях стабильности, когда основной вопрос политики - чуть больше или чуть меньше собрать налогов и направить их чуть больше на социальные нужды или на традиционные цели государства в военной области. В условиях же кризиса политический центр разваливается. Востребованными оказываются радикальные меры - крайне правые или левые. Поскольку маятник американской политики и без того был затянут далеко вправо и именно неоконсерваторы теперь очевидно повинны в раздрае, открытой оказалась историческая возможность для противоколебания влево.

Насколько влево? Конечно, не до экспроприации экспроприаторов. Это было программным мифом действительно обездоленных классов прошлого. Новые средние слои специалистов склонны к более умеренному, но и более устойчивому перераспределению политических и экономических ресурсов без революционного слома системы. Плато стабильности слева просматривается в практике, аналогичной западноевропейской социал-демократии , с поправкой на то, что остается после протестных движений 1968 года - экология в первую очередь, гуманизация процесса труда, автономия научной и культурной деятельности (не только от бюрократии, но и от коммерциализации), новые гендерные отношения и т. д. Непременно что-то должно быть всерьез предложено развивающимся странам - вероятно, преференциальный доступ к рынкам и технологиям (что означает радикальный пересмотр прав интеллектуальной собственности), а также защита мигрантов.

И вот тут становится очевидным преимущество происхождения и личного опыта Барака Обамы - та самая случайность истории, которая в переломный момент способна пустить поток по иному руслу. К своей перестройке Америка, помимо всех своих проблем, подошла с очень удачным сочетанием относительного ослабления элит, что понижает сопротивление новому курсу, и потенциально сильного президента, обладающего незаурядным талантом, широкой популярностью и умением воспользоваться властью без авантюризма и эскапад. Забрезжила вдруг надежда, что структурный упадок американской сверхдержавы обойдется без мировой катастрофы.

Ссылки

• [1] /printissues/expert/2004/40/40ex-tema1/